Буддизм

Когда мне было тринадцать лет, я испытал переживание, которое, можно сказать, предопределило главное напряжение моей жизни. В этом возрасте мы находимся на пороге юности. Мы все еще сохраняем свежие воспоминания о чудесной стране детства, но в то же время деятельность сознания уже почти полностью развита.

Переживание произошло на уроке каллиграфии. Учитель, своеобразный художник, был очень мягким в обращении и не особенно беспокоился о дисциплине и порядке. Он спокойно ходил среди детей и учил каждого в отдельности. Когда у него было хорошее настроение, он брал кисть у какого-нибудь ученика и выписывал великолепный образец каллиграфии; это всегда очень нравилЬсь детям. В таких случаях дети, сидящие около его стола, толпились вокруг него, тогда как проказники, сидящие подальше, пользовались случаем и выкидывали всевозможные шутки. В тот день они были особенно непослушны. Я хотел полностью отвлечься от них и старался намеренно сосредоточиться на своей работе. К счастью, мое место находилось в углу, и я довольно легко смог это сделать. Оглядываясь назад, я понимаю теперь, что мое дыхание во время каллиграфии естественно напоминало дыхание во время дзадзэн, особенно «бамбуковый метод». Прежде чем я осознал это, шумная суета класса, как во время сна, куда-то исчезла. Затем, должно быть, наступил момент, когда я ничего не видел и не чувствовал. Не знаю, как долго длилось это состояние, но период полного забвения себя и всего окружающего, несомненно, продолжался некоторое время.

В глубоком безмолвии - представьте себе давным-давно покинутую вавилонскую башню; на ее развалинах, освещенных светом звезд, впервые за много веков появился случайный путешественник из далекой страны,, со своим посохом, спутником одиноких скитаний, он бродит по руинам, и его сердце переполнено сильными эмоциями, - в вечном молчании полуночной тишины я пришел в себя, как бы случайно пробудившись, и увидел, что на моей парте лежит образец каллиграфии, отчетливый и прекрасный, выполненный черной тушью на белой бумаге. Одно мгновение я пристально рассматривал его, а потом внезапно почувствовал гораздо более прекрасное состояние бездонной душевной тишины и спокойного дыхания, которое захватило все мое существо; меня охватили глубокие чувства.

Когда-то китайский Рип Ван Уинкл забрел в легендарную страну Персикового Источника и обнаружил там древних людей, сохранивших мифологическое сознание; они дожили в этой уединенной местности до наших дней.

Вокруг царило совершенное спокойствие, горы и долины были покрыты цветами. Должно быть, это произвело на него сильное впечатление, - и вот такое же ощущение испытал и я в тот момент, когда впервые пришел в себя.

Я чувствовал, что не должен двигаться, чтобы не нарушить состояния покоя тела и ума. Я знал, откуда появились эти покой и безмолвие: они пришли из моего тела, которое утратило свои обычные ощущения. Где были мои ноги? мои бедра? мое туловище? Я знал, что сижу на столе, но не ощущал этого. Обычное чувство тела - фактически ощущение собственного существа - не возвращалось. Именно эта утрата ощущения породила безмолвие и покой ума и тела. Рука, державшая кисть, медленно двигалась сама по себе. Наиболее важное обстоятельство заключалось в том, что мне нельзя было поворачивать голову ни вправо, ни влево: это я ощущал инстинктивно.

Когда в конце урока зазвенел звонок, я не мог понять, что со мной будет. сумел встать без труда, но тут же с большим сожалением обнаружил, что состояние спокойствия меня покидает.

Это переживание породило во мне страсть, и на следующем уроке каллиграфии я намеренно пробовал вновь попасть в эту легендарную страну. Я бессознательно чувствовал, что для вызывания такого же эффекта мне не следует двигать телом, знал я и о том, как важно задерживать дыхание и снижать до минимума телесные ощущения. Мне было известно, что нужно как бы усыпить кожу; помня о недавнем детстве, я умел манипулировать телом, кожей и дыханием. Ребенок, играя в прятки, скрывается за занавеской, затаив дыхание, и инстинктивно практикует дзадзэн.

Часто бывает трудно повторить то, что произошло случайно, особенно если мы стараемся это сделать намеренно. Случай - это гений. Чудовища, нарисованные потоками дождя, нли утолщения в ткани дерева могут оказаться замечательными произведениями искусства, однако подражать им обычно бесполезно. Попытки оживить мою мечту о легендарной стране, предпринимаемые мною каждый раз, когда я оказывался в классе каллиграфии, иногда казались в некотором роде удачными, но обычно они приносили лишь частичный успех. Это вызывало возражение. Тогда я изменил свой план и, найдя уединенное место на берегу ручья, стал ходить туда каждый вечер. Следуя мудрости, также усвоенной случайно, я смотрел на вечернюю звезду. стоял неподвижно, затаив дыхание, с напряженным вниманием, не двигая плечами и шеей, как будто превратившись в статую. Была поздняя осень. Тихий воздух спокойного вечера окутывал кожу моего лица и всего тела; этого было достаточно, чтобы замедлить умственную и телесную деятельность. В ушах, шее и щеках возникло какое-то музыкальное ощущение, напоминавшее дрожь; постепенно оно распространилось на все тело. Затем появилось ощущение отключенное™ - мои конечности исчезли. Спокойствие, подобное глубокой ночи, слилось с уединением вечера и наполнило все мое существо. В то время я не имел понятия о дзадзэн, некогда я таким образом стоял, это было прекрасным случаем самадхи.

Постепенно сгустились сумерки, стало совсем темно, над покинутым лугом послышался тихий звук приближающихся шагов. Шорох... Мне показалось, что прошел какой-то человек с собакой, н я пришел в себя, подумав, что наступило время идти домой. Я начал осторожно двигаться, проявляя величайшие старания, чтобы не потревожить невозмутимый покой самадхи, медленно и неторопливо сделал шаг и направился домой. Существовала полная гармония с покоем темнеющих холмов и долины; это был континуум ежесекундного безмятежного счастья.

Приблизительно с того времени в мой ум стало прокрадываться некоторое презрительное чувство по отношению к миру людей; оно постепенно овладело мною. Обманчивая жизнь взрослых казалась отвратительной; чудесный мир пасторальной поэзии, резко противоположной мирской жизни, возникал в уме, как приятное воспоминание. Однако, к моему сожалению, когда я стал старше, я почувствовал, что легендарная Страна Персикового источника покидает меня. Много раз я оглядывался назад и старался вновь уловить прошедший сон.

С одной стороны, мне хотелось удержать свою мимолетную весну, с другой - меня отталкивал мир взрослых людей, мир борьбы и обмана. Я дал клятву никогда не позволить себе вступить в этот мир лжи и алчности, никогда не запачкаться ими.

Но что же произошло в действительности? «Когда три части тела покрылись волосами, ты не слушаешь родителей». Случилось не только это: я не слушал также собственного внутреннего голоса. Подрастая, я забыл о своем отвращении к обыденной жизни и рабски погряз в ней. Я предавался всевозможным порокам: бессердечию, жестокости, ненависти, воровству, обману, лести.

В это время я притворялся человеком твердым, храбрым и надменным. А на самом деле я был трусом и до ужаса боялся смерти. Фактически страдал от невроза, но не осознавал этого, так как был полностью поглощен болезнью. Во сне и в состоянии бодрствования меня все время занимала мысль, что когда я умру, я превращусь в прах и от меня ничего не останется. Это было состояние глубокого отчаяния, и я не знал, что с ним делать, где искать спасение. Мы можем найти выход почти из любого положения, но проблему смерти решить не можем.

Кажется, я испытывал жестокие мучения даже во сне - и просыпался по утрам совершенно разбитым. В самый момент пробуждения, не давая мне ни секунды передышки, в ушах начинал звенеть голос: «Ты должен умереть!» Внезапно я чувствовал, что задыхаюсь, сердце мое бешено колотилось. Я жил будто в атмосфере непрерывного воздушного налета; это была психологическая война страха.

Разве я родился для того, чтобы испытать такую мучительную боль? Этот мир казался мне настоящим адом. Я поражался, когда видел людей, которые живут, ни о чем не тревожась. «Разве вы не чувствуете страха при мысли о смерти?» - напряженно расспрашивал я одного старика, неплохо разбиравшегося в жизни. «Я уже потерял свои зубы, - отвечал он, - я еле вижу, мои волосы можно пересчитать. Я уже отправил к месту назначения все мои пожитки...» Какая глупость! Не будьте лжецом и признайтесь в своей действительной тревоге! Я чувствовал, что мне хочется заставить его признаться во всем. Когда-то я был преданным христианином; дрожащими руками я открывал Библию. Если бы только я сумел вновь обрести веру, которая давала мне чувство безопасности. Но, увы! она давно исчезла. '

В глубокой древности, еще задолго до нас, жили писатели и мыслители, обладавшие чистой христианской верой. Но они один за другим утратили ее, а когда это произошло, умерли мучительной смертью. Современные интеллектуалы - это проклятый народ.

Украдкой я садился, скрестив ноги, чтобы практиковать дзад-зэн. У меня не было учителя, и я сам нашел свой способ сиденья. Однако, как это ни странно, я обнаружил, что мой ум начал успокаиваться, Случайные мысли приходили и уходили, но беспокойство ума, которое вызывало у меня смущение, уменьшалось, как будто рассеивался какой-то туман, и чувства получали облегчение, хотя сам я не знал, почему это происходит. Я подумал, что дзадзэн мог бы умиротворить мои нервы. Такое случайное предположение, кажется, было правильным. Гораздо позднее у меня появилось время подумать о теории дзэн, но, на мой взгляд, дзэн - не философия и не мистика. Это просто практика переустройства нервной деятельности. Иначе говоря, практика дзэн восстанавливает нормальные функции в расстроенной нервной системе. И следовать ей нужно добросовестно.

Я узнал, что по приглашению общества мирян, изучающих дзэн, нашу местность собирается посетить выдающийся мастер дзэн, настоятель главного храма дзэн в Киото, Я узнал также, Что в этом храме должен состояться сэссин, и отправился туда, чтобы принять в нем участие. Я прибыл в Киото вечером накануне сэссин. На следующее утро, по звону колокола, я соскочил с кровати в четыре часа утра, убрал постель и быстро оделся. Вскоре началась утренняя служба, а после нее монах мне велел идти в комнату роси для докусана.

Я прошел по длинной, едва освещенной веранде, одна сторона которой, кажется, выходила в сад, С другой стороны были размещены темные комнаты, все они были закрыты. Я подошел к крыльцу, поднялся на него и вошел в переднюю; было темно, так что я с трудом нашел дорогу. В конце комнаты виднелась одна из скользящих дверей, она была открыта и вела в следующую комнату - как бы приглашая меня войти. Казалось, что в этой огромной части здания нет ни одной живой души, в то же время все как будто наблюдало за мной. Следующая комната находилась чуть повыше. Я вошел в нее и увидел, что она слегка освещена, Мне было сказано, что в этой комнате я увижу роен. Тщательно осмотревшись, я заметил, что кто-то сидит под альковом, как бы погруженный во тьму. На этого человека падал тусклый свет, делая его фигуру еле различимой. совершил перед роси формальные поклоны и сказал, что я - начинающий и прошу его дать мне наставления. До этого момента глаза роси казались почти закрытыми, но сейчас они слегка приоткрылись и взглянули на меня. Никогда не забуду движения его глаз и излучаемого ими света. Они обладали самостоятельной жизнью. Это были нечеловеческие глаза, глаза самадхи. Затем они еще раз закрылись, и тогда я услышал слова роси: «Работайте над звуком одной ладони!» Он спокойно поднял руку вверх и держал ее некоторое время. В этом и содержался его совет. Не существовало никакой индивидуальной сделки, его действие имело целью соприкосновение с человеческим страданием. Иначе говоря, рука протягивалась из самадхи. Предполагалось, что человек коснется ее, примет помощь, и тогда все пойдет хорошо. Встреча оказалась краткой, но содержала нечто убедительное; я почувствовал себя водителем, которому на перекрестке указали нужное направление.

На рассвете был подан завтрак. Все окружающее как бы освежало меня, в особенности слабый звук ручного колокольчика, которым звонил' старший монах; этот звук проникал в глубину сердца. После завтрака у нас было немного свободного времени. Я зашел в уединенное святилище под названием Тайси-до, посвященное древнему учителю буддизма Кобо Дайсй, основателю многих элементов японской культуры. Этот храм посещали паломники. Я сел в углу комнаты для дзадзэн н просидел без перерыва до времени второго завтрака.

Наше первоначальное намерение высоко ценится в дзэн, потому что оно обладает энергией и напряженностью. В моем случае это оказалось совершенно правильным. С первого же мгновения первого дня сандзэн, нли изучения дзэн, я как будто вступил в своеобразное устойчивое самадхи, которое длилось до звука гонга на второй завтрак. Тогда я пришел в себя. Стояло раннее утро, было одиннадцать часов. В комнату врывался прохладный юго-восточный ветер, и ряды бумажных фонариков, оставленные в храме странниками, весело качались струях воздуха. При виде этого я почувствовал головокружительные вибрации, похожие на толчки землетрясения. С невероятным ревом все холмы, долины, храмовые строения и святилище вместе со мной стали проваливаться в бездну. Даже летящие птицы падали на землю со сломанными крыльями.

Я увидел, как вдоль по набережной, преграждавшей доступ прибою, прокатился каменв, от его толчка берег раскололся, и сотни тысяч тонн воды устремились на улицы города. Зрительные вибрации, возникшие при виде качающихся фонариков, вызвали вихрь в моем мозгу, наплыв внутреннего напряжения. Разрыв дошел до самой глубины, и это дало возможность наплыву внутреннего напряжения беспрепятственно проявиться. Чем сильнее давление, тем больше разрушения. С древнейших времен руководители дзэнских монастырей прилагали всю свою изобретательность, чтобы создать у изучающих наивысшее внутреннее напряжение. Они утверждают, что из «великого сомнения» возникает великое сатори, и поощряют изучающих к постоянному сомнению.

В моем случае ужас смерти довел меня до невыносимого состояния. Преступнику, осужденному на смерть, некуда бежать, сколько бы он ии плакал и ни кричал. Я не был в состоянии вспомнить, какое преступление я мог совершить в прошлой жизни, и о страдания мои были чрезмерны. Если Бог действительно создал мир, подобный этому, мне оставалось только проклинать Его с неподдельной злобой. Однако в уголке' моего ума возник дуч надежды, когда я впервые подумал, что дзадзэи мог бы оказать мне помощь в успокоении нервов. У меня было предчувствие, что существует какое-то средство спасения. И в дисциплинированной структуре сэссин, в формальном сидении мне открылся путь в глубинные сферы ума, и я вступил в самадхи.

Такое вступление в самадхи абсолютно необходимо. Самадхи есть очищение сознания, а когда сознание очищено, освобождение фактически уже завершено. В тот момент, когда я увидел качающиеся фонарики, скатился вниз один из камней набережной, и это было первым признаком присущего ей саморазрушения; в тот же момент мое сознание преобразилось; оно стало пробуждаться. На этой стадии оно не понимает «как» или «почему», а внезапно обнаруживает, что освободилось от всех своих прежних мучений. И когда сознание ощущает свое освобождение, его охватывает ошеломляющий восторг.

Человеческая энергия - это просто энергия. В зависимости от того, как установлены трубы и на какой из них открыты краны, эту энергию можно превратить в экстаз, гнев или смех. В то мгновение, когда человек достигает кэнсе, кран широко открыт, и чистая вода бесконечным потоком вырывается наружу. В духовной сфере это вызывает ощущение ошеломляющей радости, а в физической - ускоренную циркуляцию крови тела. Согласно традиции утверждают, что в случае кэнсе разрядка внутреннего напряжения будет продолжаться три дня; человеку, переживающему действие кэнсе, рекомендуется спокойно лежать. Принимая во внимание перенесенные перед этим муки, кэнсе и следующий за ним период можно сравнить с периодом выздоровления после болезни.

Но вернемся к моей истории: гонг ко второму завтраку продолжал звонить, как будто его привели в движение качающиеся фонарики. Я встал на ноги и, все еще как во сне, медленно зашагал, подобно человеку, выздоравливающему после долгой болезни. Я подошел к крытому проходу, который соединял святилище с главным зданием, пересек похожий на мостик переход и вошел в главный зал. Все безмолвствовало, в зале не было ни души, потому что люди ушли в столовую. Внутренняя часть зала была погружена во мрак, и я мог видеть черное и блестящее седалище Будды. Из-за расшитого занавеса виднелись золотые цветы лотоса. На постаменте лицом к югу стояло изображение Пиндолы. Как бы привлеченный им, я подошел ближе и стал напротив. Оглянувшись в сторону храмовых ворот, я увидел там двух паломников, оба лежали, опустив головы на каменное основание столба. Пиндола также смотрел на них. Они находились, пожалуй, шагах в ста от портика, где стоял я. Широкий и сухой фундамент храма сверкал в полуденном свете, и фигуры паломников живо и рельефно были очерчены на нем, как на экране. Они казались отцом и сыном.

«Эти отец и сын - прокаженные», - отчетливо произнес Пиндола прямо в мое ухо, как будто пытаясь убедить меня в правоте своих слов. Дело происходило пятьдесят лет назад, к тому времени все больные проказой были помещены в лечебницы, откуда не разрешалось свободно выходить. Но десятилетием раньше, когда я был очень молод, их еще можно было, встретить*, надеясь исцелиться от своей ужасной болезни, они стали паломниками; у некоторых больных проваливались носы, вытекали глаза, и вид их не мог не волновать. Воспоминания об этом, должно быть, в данном случае всплыли в моем уме. Сознание часто устраивает самому себе подобные представления.

«Что ты сейчас чувствуешь? - продолжал тот же голос. - Это прокаженные. Если ты в самом деле просветлен, ты должен выработать в себе сердце Бодхисаттвы Каннон. Ты должен подойти прямо к отцу и сыну, быть добрым к ним, искренне утешить их. Подобно императрице Коме, ты можешь ртом отсосать гной язв, Способен ли ты на это?»

Именно для того, чтобы задать мне такой вопрос, голос сообщил мне сперва, что эти двое - прокаженные. В подобных случаях сознание обращается к самому себе, как чуждый голос. Здесь нет ничего необыкновенного, каждый знает аналогичные случаи, например, из своих сновидений, как это обстоятельно установил Фрейд. Когда голос спросил меня, могу ли я сделать то, что сделала императрица Коме, мой ум заколебался вопреки мне самому и я бессознательно отшатнулся. Вместе с тем я явственно ощущал, что все происходит внутри меня самого. Это было мгновенным предательством самого себя, которое я не мог отрицать. «Тогда ты не просветлен?» - спросил голос. мог только склонить голову и сказать: «Нет, господин, не просветлен».

Естественно, я был уверен, что если только я достигну кэнсе, тайна вселенной, проблема жизни и смерти будет решена раз и навсегда в одно мгновение. Отсеките эту руку! Отрубите ноги! Если даже в такой момент будет отнята самая моя жизнь, я не опечалюсь, потому что я узнал тайну! Откуда я появился, куда пойду, истинная природа реальности, вечная жизнь и все остальное - все это можно будет понять так же ясно, как картину. Так я представлял себе все дело. Однако в тот момент мне ничто не было ясным. В самой глубине души я смутно чувствовал, что «все осталось неясным», А потому и появилось это мучительное переживание, происходил как бы перекрестный допрос, обвинитель вел предварительное расследование. Оба - и обвинитель, и обвиняемый - были лродуктами моего собственного сознания.

Некоторые психически больные люди жалуются на то, что находят внутри себя двух субъектов. Сознание течет, образуя континуум предыдущего нэн, сменяемого последующим, и в том факте, что первый задаст вопрос, а второй отвечает, нет ничего таинственного, В этой связи о больном психическим расстройством можно сказать, что он обладает более высокой и острой чувствительностью, чем обычный человек. В обычном уме неколебимо господствует привычный способ мышления, который приспосабливает впечатления каждого момента к структуре своего познания, чтобы стабилизировать свое постоянное индивидуальное «я».

В моем переживании в портике (когда логика на время перестала действовать) в глубинной части моего ума, говорил голос: «Хотя ты начинаешь думать, что получил кэнсе, фактически ты ничего не знаешь».

Но что бы там ни было, как иначе мог я объяснить то импульсивное, радостное чувство, которое било ключом внутри меня? Пусть обвинитель и защитники говорят все, что им угодно, душа моя была полна радости. Я отдавался этому чувству охотио, не размышляя. Все, что я видел, производило на меня яркое впечатление, Паломники шли в храм, можно было видеть, как они поднимаются в помещение, где им давали амулеты. Люди молча шли под палящим солнцем. Священнослужитель ставил на амулет печать храма. Все было спокойно. Холмы, густо поросшие лесом, высившиеся за храмом, и далекое пение цикад создавали впечатление полной тишины. Паломники брались за свои посохи и уходили. Это было необычайное зрелище, которое, подобно некоторым кинофильмам, виденным мною в детстве, произвело на меня неизгладимое впечатление.

Днем один молодой человек пригласил меня пойти искупаться. Измученной жертве страха смерти, какой был я, мысль о купании в море внезапно показалась привлекательной, и мы немедленно отправились. Я оставался в море что-то около часа. Когда пришло время возвращаться, я обнаружил, что кристально чистое и радостное чувство, наполнявшее меня да этого момента, полностью исчезло - как будто мое тело потихоньку подменили и оно стало затхлым, грязным, похожим на джутовый мешок. Никогда в жизни я не чувствовал так ясно, какая разница существует между чистотой тела и находящейся бок-о-бок с ним его посредственностью; побранив себя, я сказал, что заслуженно наказан, потому что спутал игру с серьезным занятием дзадзен.

Некоторым читателям эта идея чистоты тела и его отличия от рутинной посредственности покажется нелепой, но если вы переживете кэнсе, вы поймете, что я имею в виду. Невозможно просто объяснить, что такое чистота и что такое посредственность; но и то, и другое - ощутимые состояния, действительно переживаемые телом. В тот момент я отчетливо чувствовал заурядность своего тела. Неземной, чистый восторг, существовавший час назад, исчез, не оставив никаких следов, и раскаиваться было бесполезно.

Гораздо позже я пришел к пониманию того факта, что чувство радости и чистоты тела было продуктом интуитивного действия первого нэн. Каким глубоким оно было! Вам необходимо просто пережить его! Однако пока я качался на волнах, его глубина и свежесть рассеялись. вернулся в храм полным сожаления. После лекции роси и ужина началась вечерняя практика дзадзэн. С нетерпением ожидая ее начала, я старался воскресить воспоминание об утреннем радостном чувстве, В конце концов, все это было не более чем умением правильно обращаться с дыханием, кожей и животом. Пережив такое состояние однажды, вы сможете довольно легко найти путь к его повторению. Первоначальный неглубокий вдох, а затем тихий мягкий выдох, полный чистой эмоции, - этот вид дыхания появляется естественно, когда вы полны внутреннего вдохновения. уже достаточно подробно останавливался на этих процессах, но, пожалуй, меня можно будет извинить за то, что я повторяю здесь некоторые пункты. Если, сидя в позе для дзадзэн, вы будете удерживать свое дыхание в пределах дыхательного горизонта и почти остановите все движения дыхательных мускулов, ваше тело окажется приведенным к неподвижности. И когда вы выдвинете вперед живот, а ягодицы отставите назад, плечи опустятся, их напряжение ослабеет. Если же расслабятся плечи, вслед за ними расслабятся все мускулы верхней части туловища. Они окажутся в состоянии умеренного или незначительного напряжения. Подобно тому как для автомобиля или самолета существует оптимальная скорость, так и мускулы могут принять предпочтительное состояние уравновешенного напряжения; именно это мы называем спокойным напряжением.

Чувство нашего телесного существования поддерживается различными импульсами, возникающими в коже и мышцах. При отсутствии этой стимуляции исчезнет ощущение существовапия тела. Иными словами, если во время дэадзэн вы постараетесь держать тело неподвижным, ваще дыхание самопроизвольно станет задержанным. Затем появится некоторое ощущение покоя и умиротворения сначала вокруг наиболее чувствительных частей тела: в районе лба, щек, ушей, рук и кистей, далее оно распространится на грудь и спину. После небольшой практики вы скоро заметите особую, как бы музыкальную вибрацию, напоминающую дрожь, которая сопровождается ощущением покоя. Это состояние можно назвать усыплением кожи, из него естественно возникает чувство отключенности. Оба чувства - чувство покоя и чувство отключенности - тесно связаны друг с другом, они отделены одно от другого лишь на волос. Кожа обладает своими собственными эмоциями, она играет роль губ всего тела, тогда как брюшные внутренности представляют собой вместилище духа. Таким образом, кожа эмоционально отражает внутреннее состояние мускулатуры и органов брюшной полости. В то время, о котором я пишу, конечно, мне все это было недостаточно хорошо известно и я мог лишь смутно об этом догадываться. Я сосредоточился на своем утреннем переживании и постарался еще раз оживить его. В конце концов мне удалось восстановить это радостное чувство.

Дзэнская литература говорит нам, что чувство радости, которое сопровождает кэнсе, длится не менее трех дней. Сказать по правде, я хотел привести себя в соответствие с традиционным образцом. Когда я видел, что радость слабеет, я пользовался своими дыхательными приемами, чтобы оживить ее. В течение приблизительно трех дней дела шли хорошо, как я и надеялся. Но постепенно сильное внутреннее напряжение истощилось, и я почувствовал, что поддерживаю его искусственно. Я ощущал возросшую нагрузку на сердце, как это бывает, когда мы пытаемся насильно пробудить в себе эмоции, «Довольно мелких фокусов!» - подумал я - и решил сделать новый шаг и предпринять новое наступление на абсолютное самадхи. Таким образом моя трудная практика в дзадзэн возобновилась. Иногда я обнаруживал, что как будто приближаюсь к абсолютному самадхи, а иногда видел, что мне препятствуют блуждающие мысли. Дело казалось нелегким; выяснилось, что, будучи юношей с чрезвычайно активным сознанием, мне трудно вновь обрести тот мир, в котором я жил ребенком.

Если бы только в те дни я знал, как обращаться с телом и умом, я был бы избавлен от всех своих трудностей. Потребовалось тридцать лет, прежде чем я начал чувствовать, что как будто достиг небольшого понимания дзэн. Почему же - так' случилось? Все дело заключалось просто в отсутствии организованного метода и теории. Я знаю, что в прежние времена последователи дзэн не распространялись о технике дзадзэн. Они посвящали себя исключительно простому способу сиденья и в течение пяти или десяти лет непроизвольно вырабатывали свой метод. Этот способ практики оказывался для них действенным, потому что был их собственным. Однако их возмущала даже мысль о том, что они являются всего лишь мастерами какой-то техники, и потому о своих методах они говорили неохотно. Даже теперь с трудом отмирает идея того, что дзадзэн можно освоить лишь после многих лет упорного' и, по-видимому, бесплодного труда. Некоторые монахи любят уединяться в горах или отдаленных местах, поститься, подвергать себя дисциплине и переносить всевозможные трудности. В этом есть своя романтика, и в какой-то мере она привлекательна. Однако, несомненно, нет основания для того, чтобы нам теперь отказываться от знакомства с некоторыми главными элементами техники дзадзэн и от их использования, от быстрейшего достижения способности вступать в состояние абсолютного са-мадхи, Приучив себя к этому состоянию, можно и забыть технику: конечно, не следует становиться ее рабом.

Мы вступаем в абсолютное самадхи, когда достигнуты как состояние отключенности, так и состояние растворения ума и тела. Тогда мир и безмолвие Гималаев наполняют все наше существо. Однажды, находясь в этом состоянии абсолютного безмолвия, я случайно открыл глаза. У меня была привычка сидеть с полуоткрытыми глазами, но иа этот раз я, должно быть, закрыл их и не обратил на это внимания. Был вечер, и несколько деревьев в саду отбрасывали на землю длинные тени. Бессознательно я не мог оторвать глаз от этого зрелища, оно заключало в себе что-то привычное с самого детства, ио теперь я видел все глазами художника. Иными словами, ребенок воспринимает пейзаж инстинктивно, я же теперь смотрел на него с интуитивным пониманием. Такое понимание привело меня к глубокому проникновению в то, что я видел, это было живое впечатление чистого поэиания первого нэн.

В моем первом переживании, сходном с кэнсе, которое я описал выше, я ощутил как бы душевное землетрясение, когда здания храма, холмы и все окружающее падало в бездну со страшным грохотом. А в этот раз я спокойно смотрел на тени деревьев. Мгновение спустя я услышал голос, который тихо говорил где-то внутри меня: «Это - нечто». Но во мне не возникло никакой особой радости, я не думал о том, большое это кэнсе или малое, даже о том, кэнсе это вообще или нет.

Переживание привело меня к другому эксперименту: я начал практиковать пристальное разглядывание какого-нибудь дерева, утеса, холма, цветка или чего-нибудь похожего. Однажды вечером я ожидал своего приятеля и стоял на краю рва, под ивой, а на противоположной стороне рва находился старый замок. Я глядел на воду. Начиналась зима, ветра не было, и все молчало. Темная вода казалась грязной, ров зарос ряской и другими водяными растениями; тут и там виднелись гниющие стебли лотоса. С трудом мне удалось заметить красную полоску в воде: это был карп. Он не шевелился. Я устремил глаза на эту красную полоску и стоял неподвижно, не шевелясь и не отводя взгляда. Вероятно, не прошло и десяти секунд, как у меня в плечах, шее и щеках стало появляться чувство отключенности. Сумерки сгущались, окутывавшие меня ночные тени и прохладный воздух становились все более плотными: Было похоже на то, как если бы лицо куклы завертывали в несколько листков папиросной бумаги. Чувство отключенности быстро распространилось на грудь, руки, живот и спину. Когда пришел приятель, я стоял, полностью погруженный в самадхи, но он сказал мне, что задержался не более чем на пять минут, Постепенно мне стало совсем легко вступать а состояние са-мадхи подобного рода в любое время, когда я этого хотел. Кстати, положительное самадхи тесно связано со зрением. Пристально глядя на швы матраса, на узор ковра, на волокна деревянной стены, я мог за очень короткое время погрузиться в самадхи. Таким образом, я все более и более приучался к тому, чтобы видеть природу Будды обнаженными глазами.

Я практиковал дзэн также во время ходьбы. Каждое утро я ходил на работу, и это занимало около сорока минут. Я шел по берегу реки. Одна сторона ее была ограждена набережной, с другой стороны простиралась равнина, поросшая травой. Тра-та-та! Энергично шагая вперед, я не глядел ни вправо, ни влево. Я называл это своим «ходячим самадхи». Даже холодными зимними утрами я не успевал пройти и половину пути, как мое тело начинало ощущать приятное тепло. Как-то раз я шел по тропе среди травы. Была середина зимы. Далеко впереди, окутанный поднимавшимся с реки туманом, смутно виднелся длинный мост; когда я подошел к нему на расстояние около двухсот ярдов, я увидел расплывчатые очертания каких-то людей, которые несли палки, как оружие. Контуры фигур, одетых в плащи, были неясными и тусклыми. Они шли через мост в одном направлении, как бы образуя единую группу. Затем совершенно внезапно в голове у меня мелькнула мысль, что я вижу процессию каких-то разбойников, а в следующую секунду в уме с поразительной яркостью вспыхнула идея о том, что как раз то мгновение, когда я делал вдох, совпало со временем восточной экспедиции императора Дзимму.

Тэнно Дзимму, основатель императорской Японии, 2600 лет назад начал поход из западной Японии н повёл свой клан и своих солдат на восток, подобно тому, как Моисей вывел свой народ из Египта. Придя в центральную часть тогдашней Японии, он основал там свою столицу, - началась история императорской Японии.

Реальное время исчезло; мной овладела мысль о том, что время Дзимму и этот настоящий момент - одно и то же. Даже после того, как фигуры исчезли и изменилась картина движения по мосту, идея оставалась. Но меня это не беспокоило. Я просто был поглощен своим продолжавшимся-внутренним переживанием. Возможно, глубинных слоях ума я почувствовал, что в состоянии самадхи исчезают пространство и время. Я сошел с тропы, шедшей через заросшее травой поле, и поднялся на мост. Очутившись на мосту н увидев его современную структуру и отчетливые фигуры нынешних людей, я вернулся к сознанию, связывавшему мою жизнь с миром наших дней, как будто внезапно сменился кадр кинофильма.

Мое переживание оказалось очень похожим на переживание некоторых психически больных людей, разница заключалась в том, что больной не возвращается к миру сегодняшнего дня. В книге Р.Д. Лейна «Цель опыта и райская птица» есть глава под названием: «Десятидневное путешествие». В ней описаны переживания одного человека, который предпринял так называемое «путешествие», во время которого он находился в состоянии сильнейшей душевной тревоги, так как время шло назад. В конце «путешествия», «однажды утром, - как рассказывает сам «путешественник», - я решил, что не буду больше никогда принимать никаких успокоительных средств, что мне нужно прекратить все это», - он внезапно остановил свое «путешествие» и сумел «воссоединиться» со своим нынешним «я». «Я уселся на кровати, сложил руки вместе (полагаю; что это довольно неуклюжий способ воссоединения со своим нынешним «я») и стал виовь и вновь повторять свое имя; внезапно я как-то просто сразу понял, что все прошло».

Настоящий больной никогда не придет к мыслн, что ему необходимо изменить свое состояние. Он поддается болезни и играет роль испорченного ребенка. Сначала он, может быть, делает это для того, чтобы найти временное облегчение, но когда процесс заходит слишком далеко, он уже не может вернуться к нормальной жизни. А человек, сильный духом, твердо противостоит враждебным приливам душевной болезни, не давая ей никаких уступок. Например, переживание У. Джеймса, отраженное им в «Многообразии религиозного опыта», и мучительные страдания Толстого, описанные в той же самой книге, представляют собой два примера того, как человек выживает в условиях крайних душевных страданий.

Когда в состбянии самадхи исчезает привычный способ сознания, исчезает также и чувство времени, и нет различия между отдельными моментами во временной последовательности. Точное совпадение разных составных частей способствовало моему видению, которое показало, что не должно быть расхождения между временем императора Дзимму и настоящим моментом. Это переживание оказалось единственным в своем роде, оно случилось в моей жизни только раз, и я уверен, что это состояние было редким. Я ие рекомендую переживаний подобного рода и не отвергаю их, но я продолжаю утверждать, что необходимо все глубже и глубже проходить через то состояние, когда исчезает привычный способ сознания.