Буддизм

В отечественной историографии до сих пор не уделялось достаточного внимания изучению биографических сведений о деятелях ранней буддийской истории. К истории раннего буддизма вполне применимо высказывание В. К Шохина по поводу индийской философии в целом: в то время как европейская философия изучается как история «живых» философов, история индийской философии обычно излагается совершенно безлично, как история школ, течений направлений.

Один из немногих «персоналистских» сюжетов истории раннего буддизма, подробно исследовавшийся в отечественной литературе, - это биографии «еретических» проповедников, соперников Будды. Биографии других деятелей раннего буддизма, прежде всего главных учеников Будды, содержатся только в работах справочного характера. В зарубежной историографии изучение персоналий деятелей раннего буддизма проходит гораздо успешнее.

Однако следует отметить, что в этих работах изучаются прежде всего представители буддийской монашеской «элиты», представителям же рядового, «непродвинутого» монашества исследователи не уделяют достаточного внимания. Между тем в палийском каноне сохранился обширный корпус текстов, позволяющий восстановить хотя бы некоторые персональные черты «безмолствующего большинства» буддийских монахов. Речь идёт о «Виная-питаке» («Корзине дисциплины») - одном из трёх главных разделов палийского канона, содержащем 227 основных и несколько сотен второстепенных правил поведения буддийских монахов, во многих случаях сопровождающихся историей происхождения того или иного правила и списком прецендентов, иллюстрирующих данное правило. В целом правила вместе с сопровождающими комментариями представляют собой интереснейший исторический материал, опираясь на который мы попробуем восстановить биографию одного из постоянных нарушителей монашеских правил поведения. Буддийская монашеская община (сангха) складывалась постепенно вокруг Будды после начала им своей проповеднической деятельности. Как справедливо отмечали исследователи, в идеальном случае единственным мотивом принятия монашества должен был быть поиск истины и конечного освобождения. Однако на практике дело обстояло сложнее, рост богатства и влияния буддийской общины привлекал в сангху и тех людей, для кого принятие монашества стало средством проживания и достижения определённого социального статуса. Любопытный пример такого рода содержится в комментариях на «Дхаммападу» - домохозяин, случайно отведав монастырской пищи, решает принять постриг, так как в обычной жизни, несмотря на все свои труды, он ни разу не смог заработать на столь прекрасную пищу.

Причины проникновения в сангху подобного рода монахов не прошли мимо внимания буддийских теоретиков. В «Бхаддали-сутта» называется пять таких причин: длительное существование общины, её количественный рост, обладание большими материальными средствами, уважением в обществе и большим корпусом текстов. Дополнительным стимулом служило то обстоятельство, что порядки в буддийских общинах были достаточно мягкими по сравнению с другими неортодоксальными движениями того времени. В этом отношении весьма интересна история монаха Упали: Однажды следующая мысль посетила родителей Упали: Каким образом Упали, после нашей смерти, сможет жить в довольстве и не изнашиваться от работы? Если он изучит письмо, он нанесёт вред своим пальцам... Если он изучит счёт, он нанесёт вред своей груди... Если он изучит денежный обмен, он повредит своим глазам. Сейчас эти буддийские монахи славятся своим благочестием и приятным поведением. Поев прекрасной пищи, они лежат на постелях, обвеваемых ветерком. Если Упали вступит в их общину, он будет жить в довольстве после нашей смерти и не будет изнашиваться от работы ).

В соответствии с ростом численности буддийской общины и усложнением её жизни росло и число правил, регламентирующих поведение буддийских монахов. Если в ранний период формирования сангхи Будда вообще отказался формулировать какие-либо регламентирующие правила поведения, считая, что для этого ещё нет оснований, то с течением времени, как уже говорилось, число подобных правил достигло нескольких сотен. «Виная-питака» описывает целую галерею монахов, так или иначе нарушавших дисциплинарные правила поведения. На наш взгляд, самым интересным из подобного рода антигероев буддийских текстов является почтенный Удайин. Этот монах не был злодеем, подобно Девадатте, трижды пытавшемуся убить Будду и возглавить буддийскую общину. Удайин не был завистником и клеветником, вносившим ссоры и склоки в жизнь монашеской общины, подобно почтенным Меттии и Бхуммаджаки. Эти монахи оказались способны отравить жизнь сангхи даже много лет спустя после своей физической смерти - один из эпизодов их деятельности, зафиксированный в «Виная-питаке», послужил предметом раздора между цейлонскими монастырями в середине 1 тыс. н. э. Главная «заслуга» почтенного Удайина гораздо проще и заключалась в том, что его похождения послужили поводом для формулирования значительного числа монашеских правил поведения, регламентирующих сексуальное поведение монахов.

Достаточно привести лишь некоторые из них - запрет монахам заниматься самоудовлетворением (сангхадисеса 1); касаться женщин (сангхадисеса 2); разговаривать с женщиной на сексуальные темы (сангхадисеса 3); склонять женщину к совершению полового акта (сангхадисеса 4); находиться с женщиной в уединённом месте (анията 1) и т. д. Несмотря на колоритность этой фигуры, фигура почтенного Удайина не подвергалась подробному исследованию в доступной мне научной литературе, скорее его поведение просто подвергалось моральному осуждению. А. В. Парибок назвал почтенного Удайина монахом, «скандально известным множеством вызванных похотливостью поступков» Тханиссаро Бхиккху, также характеризуя поведение почтенного Удайина как распущенное и развратное, подчёркивает иронические моменты в описании похождений почтенного Удайина. Это безусловно справедливо - в историях, связанных с данным персонажем, открыто проявляется своеобразное чувство юмора, свойственное составителям буддийского канона. Однако почтенный Удайин примечателен не только этим. При чтении его похождений создаётся впечатление, что за стандартизированными каноническими описаниями удаётся разглядеть живого человека. Может быть, это вообще свойство всех отрицательных персонажей - они зачастую выглядят ярче и рельефнее, чем иконописные лики положительных героев, лишённых человеческих недостатков. Естественно, не стоит забывать, что здесь мы имеем дело с описанием личности, преломленным через традицию; вполне вероятно, что с течением времени все поступки, связанные с невоздержанным поведением буддийских монахов, стали приписываться почтенному Удайину.

Такого рода отбор безусловно имел место - так, традиция приписывала десяти главным ученикам Будды совершенство в той или иной области буддийского учения, однако и отрицательные персонажи также имели свою «специализацию». Кроме уже упомянутых Удайина и Меттии и Бхуммаджаки можно назвать почтенного Упананду, которому приписывались нарушения монашеских правил поведения, вызванные жадностью, почтенного Кокалику - воплощение болтливости и др. Тем не менее представляется, что в основе такого рода «специализации» буддийских героев всё же лежали определённые человеческие качества их реальных прототипов. Почтенный Удайин был, видимо, весьма крупным мужчиной. Согласно истории происхождения правила Паччития 89, Будде пришлось ради почтенного Удайина увеличить предписанные размеры ткани, которую буддийские монахи подстилали под себя при сидении, так как из-за своих габаритов почтенный Удайин не умещался на обычной подстилке.

Видимо, он обладал и избытком жизненных сил, так что ему с трудом удавалось соблюдать предписания Будды относительно полового воздержания (именно по его поводу было сформулировано правило, запрещающее мастурбацию - сангхадисеса 1). Жил он в весьма красивом и большом жилище из нескольких комнат, вызывающих восхищение у окружающих (история происхождения правила сангхадисеса 2). Сексуальные фантазии не покидали его ни на секунду - так, изготовив по просьбе монахини верхнюю одежду для неё, он украсил её рисунком, изображающем совокупляющихся мужчину и женщину ( история происхождения правила Пачиттия 26). Следует заметить, что почтенный Удайин не был монахом-новичком, то есть он провёл в монашестве не один год. Можно предположить, что всё это время прошло для него в нелёгкой борьбе. Так, однажды уговорив женщину совершить с ним половой акт, он в последний момент вспомнил наставления Будды и бежал с места искушения, оставив лежащую женщину в полном недоумении (история происхождения правила сангхадисеса 4). Однако правило, требующее исключения монаха за совершение полового акта, было сформулировано всё-таки не по его поводу, так что борьба почтенного Удайина с зовом плоти в конечном итоге была, видимо, успешной. С почтенным Удайином связана история, считающаяся классической в литературе Винаи. Приведём эту историю целиком; особенно интересна реакция монахинь, узнавших о происшествии: В это время жена почтенного Удайина приняла монашество и вступила в общину монахинь. Она часто ходила к жилищу почтенного Удаийна, и он часто ходил к ней.

Однажды он пошёл в её жилище, чтобы поесть. Встав рано утром, взяв свою верхнюю одежду и чашу для сбора подаяний, он пришёл туда, где находилась его жена, сел напротив её, выставив напоказ свой половой орган. Она села напротив него, выставив свой половой орган. Он, полный наслаждения, пристально смотрел на неё, и его мужской орган испустил семя. Почтенный Удайин сказал жене: Иди и принеси мне немного воды. Я вымою свою нижнюю одежду . Она ответила: Предоставь это мне. Я сама её вымою . Затем она взяла часть семени в свой рот, а часть ввела в свой половой орган. Таким образом, она зачала ребёнка. Монахини говорили: Эта монахиня не соблюла обет безбрачия. Она беременна . Я не нарушала обет безбрачия . И она рассказала им, что случилось. Монахини были обеспокоены и встревожены и говорили между собой: Как мог этот почтенный монах дать монахине свою использованную одежду, чтобы она стирала её? (история происхождения правила нисаггия паччития 4). Тханиссаро Бхиккху справедливо отмечает обескураживающий характер этого эпизода для тех, кто ищет религиозного вдохновения в буддийских текстах.

С современной европейской точки зрения история почтенного Удайина безусловно имеет некоторый оттенок скандальности; она была опущена в классических переводах палийского канона, выходивших в викторианской Англии. Однако вряд ли эта история подобным образом воспринималась в самой Индии, где эротическими сценами украшались стены храмов, в том числе ограды буддийских ступ, а изучение «Кама-сутры» предписывалось всем добропорядочным гражданам. Эта история почти в тех же выражениях была воспроизведена в более позднем буддийском памятнике «Вопросы Милинды», где она послужила поводом для вполне спокойного наукообразного обсуждения различных способов зачатия и где нет ни малейшего следа морального осуждения участников этой истории. Проникновение в сангху людей, подобных почтенному Удайину, приводило к достаточно противоречивым результатам.

С одной стороны, деятельность таких «непродвинутых» монахов вела к необходимости устанавливать строгие правила монашеского поведения и требовать их неукоснительного соблюдения. С другой стороны, она же приводила к тому, что образ монаха несколько снижался и в результате становился более понятным и близким обычным людям. В этом можно видеть зародыш будущего разделения буддийской сангхи на сторонников ригористичного образа жизни - стхавираваду (пали «тхеравада» - «учение старейших») и на сторонников большего «обмирщения» - махасангхику (приверженцев «большой общины»).

Этот раскол окончательно оформился на втором и третьем буддийских соборах в Вайшали и Паталипутре приблизительно через 100-170 лет после паринирваны Будды.