Буддизм

Чань своеобразен. Это далеко не копия индийского буддизма. В нём есть присущий только ему романтизм, оригинальный, порой кажущийся парадоксальным, подход к проблемам жизни, особые методы практики. Дух Чань свободен, он вне обычной повседневной жизни, и в то же время вплетён в неё, проявляясь в искусстве, мастерстве сражений, стиле общения между людьми, понимающими Чань

Я приведу две истории, иллюстрирующие различие подходов индийского и китайского буддизма в отношении к проблеме освобождения от привязанностей. «Брахман по имени Черные Когти принес однажды Будде два огромных цветущих дерева, которые он мог держать в руках при помощи магической силы. Будда позвал его, и когда брахман ответил, он сказал

– Брось их

Брахман бросил к ногам Будды одно из деревьев. Будда снова повторил сказанное. Тогда Черные Когти бросил и другое дерево. Однако Будда продолжал повторять свою команду. Брахман сказал: – Мне больше нечего теперь бросать. Что ты от меня еще хочешь? – Я вовсе не хотел, чтобы ты оставил свои деревья, – сказал Будда. – Я хотел, чтобы ты оставил свои шесть объектов чувств, свои шесть органов чувств и шесть сознаний. Когда все они сразу отброшены и когда не остается уже больше ничего, что бы следовало отбросить, тогда-то и достигается освобождение от оков рождения и смерти»

А вот другая история, иллюстрирующая чань. – Что если человек ничего не приносит с собою? – Брось это , – немедленно сказал Дзесю. – Что же ему бросить, если он ничем не обременен? – Если так, то носи это с собой». Индийский буддизм старается помочь и всё разъяснить, даёт конкретный метод. Чань действует как бы в обход интеллекта, пробуждая интуицию ученика, подталкивая его к Просветлению. В методе есть что-то скучное, что-то обязывающее, сковывающее, поэтому мастера чань применяли хитрые приёмы, для того чтобы ученик сам начинал ощущать необходимость продвижения, и не «тянули их за уши» к Освобождению. Так, например, была разработана система коан, которая состояла в размышлении над хитроумными историями и утверждениями, загадками, не имеющими логических решений. Например. «Однажды Манджушри стоял перед воротами, когда Будда воззвал к нему: - Манджушри, Манджушри, почему ты не входишь? - Я не вижу ничего по эту сторону ворот. Зачем мне входить? – отвечал Манджушри». - У меня дома есть камень, который сидит и лежит. Я собираюсь высечь из него Будду. Могу ли я это сделать? - Да, можешь - А могу я не делать этого? – продолжал Лю-кен. - Нет, ты не можешь сделать это – ответил Нан-чжуань». Усилие учеников постичь истину, скрывающуюся за пределами слов коана, в результате должно было в самый неожиданный момент вывести их за эти пределы. Чаще всего это происходило внезапно или в момент отчаяния, когда ученик уже опускал руки, не надеясь решить коан. Чаньские наставники нередко прибегали и к более конкретным методам. Ударить ученика посохом по голове – это акт сострадания, ведь если он по другому не понимает, сгодится и такой способ. Цель такого «рукоприкладства» всё та же – вырвать человека из тьмы иллюзии любой ценой. Удивительно, но это помогало. И ученики, избитые, но достигшие просветления, от всего сердца благодарили мудрых наставников. Чань тонок, неуловим. Прост, но в тоже время сложен. Для его понимания достаточно одного мгновения озарения, но могут уйти годы, даже века, прежде чем оно произойдёт. Его истины не от рассудка, но глубже их не сыщешь. Цель чань – достижение Просветления, но это достижение не в обычном смысле, это достижение недостижения, умиротворённость. Практика должна быть свободна от какого бы то ни было насилия. Желания избавиться от чего-либо, противостоять чему-либо или к чему-то стремиться – только мешают. Тот кто желает стать великим, совершенным, всесильным, «просветлённым», тот не понимает самой сути буддизма, кроткого и смиренного, не желающего

ДОСТИГАТЬ, побеждать всех и вся, а лишь держаться истины, уже живущей в сердце и бережно очищать её от мирского налёта. Буддист просто хочет быть счастливым. Для современного жителя города может показаться невозможным и чудовищным счастье без обилия чувственных наслаждений. Между тем у наиболее искренних последователей буддизма практически не было собственности: одно платье, да чаша для подаяния. Хань-шань говорил: «Горы — моя подушка, облака — мое одеяло, земля — моя постель, океан — моя купальня». Однако духовное сокровище, которым они обладали, было поистине бесценным! Свободные от жажды власти богатства и славы, они были куда счастливее любого богача с неуёмными потребностями. Чань в недостижении, но буддистов никак не назовёшь безвольными или пассивными. Духовный порыв является, пожалуй, главной действующей силой всего пути чань. Это ярко иллюстрируют обеты бодхисаттвы, провозглашённые Хуэй-нэном в «Сутре Помоста»: «Клянусь спасти все живые существа, сколь бы бесчисленны они ни были! Клянусь уничтожить все клеши, сколь бы бесчисленны они ни были! Клянусь постичь все дхармы, сколь бы бесчисленны они ни были! Клянусь успешно завершить Путь Будды, сколь бы непревзойденным он ни был!». Чань парадоксален, и может поначалу оттолкнуть кажущейся недоступностью, но при более глубоком знакомстве он открывает свои сокровищницы и очаровывает. Министр Чжан Шан-ин, живший во времена династии Сун, ненавидел буддизм и даже решил написать опровергающий буддийское учение. Когда он размышлял над тем, как начать критику, к нему подошла жена и спросила, что он собирается написать. Чжан Шан-ин ответил, что хочет доказать, что природы Будды не существует. Его жена ответила: «Если такой вещи, как природа Будды, не существует, что же тогда критиковать? Зачем нападать на что-то нереальное? Если ты поступаешь так, то только помогаешь ему стать реальным. Если ты хочешь возражать против чего-то, должно быть что-то, против чего ты возражаешь. Если ничего нет, это похоже на хлопок одной ладони. Твоя ладонь движется в пустом пространстве, не производя звуков» /1/ Услышав слова жены, Чжан Шан-ин почувствовал себя дураком. После этого он стал усердно изучать Чань. И чем больше он читал буддийские книги, тем сильнее становился его интерес. В итоге он достиг Просветления. Чань никак не назовёшь скучным. Остроумия, иронии, оригинальности и юмора ему не занимать. «Однажды наставник Бай-чжан увидел Хуан-бо, своего ученика, уже достигшего просветления. Хуан-бо лежал в углу зала для медитации. удобно устроившись на полу. Бай-чжан разбудил его, но когда Хуан-бо увидел, кто это, он занял прежнее положение и продолжат спать. Бай-чжан подошел к другому ученику, который сидел, глубоко погруженный в медитацию, и коснулся его подушки доской для благовоний. Затем он указал на Хуан-бо и сказал: «Ты, бездельник! Смотри, как усердно трудится Хуан-бо. Чего ты дрыхнешь?» /1/ Вот так уже на протяжение долгих веков в тихих монастырях неведомые остальному миру скромные монахи чань следуют должно быть самому великому пути, которому может следовать человек, пути вглубь собственной души

ЧАНЬСКАЯ ПОЭЗИЯ

Напоследок я хотел бы порадовать вас небольшой чаньской поэмой. Многие великие наставники китайского буддизма были людьми творческими и любили выражать истины чань через искусство, в частности, поэзию. Так монах Хун-чжи написал в XIIв. поэму «Безмолвное Озарение», которую я и привожу здесь. Безмолвно и спокойно забываешь все слова, И ясно и открыто, пред тобой Оно возникнет. Когда его постигнешь, времени нет меры. Познав, вернется к жизни окруженье. Предельно лучезарно яркое сознанье, Чудесно озарение без мрака. Луны явленье, звезд река, Под снегом сосны, облака на пиках. Во мраке, светом полнятся они. В тени, они лучом мерцают чудным. Как сновиденье журавля в пустом пространстве, Как гладь воды недвижная в пруду осеннем, Бессчетные эпохи растворятся. Не отличима от одной другая. Забыты в озаренье все порывы. Где существует это чудо? С пути, где Озарение Безмолвно, Где бесконечно малое возникло. Чтобы постигнуть то, что незаметно, Есть золотой челнок на яшмовом станке. Субъект взаимодействует с объектом. Зависят друг от друга свет и мрак. Нельзя ни на сознанье опереться, ни на мир. Но меж собою соотносятся они. Прими лекарство верных взглядов. И в барабан, натертый ядом, бей. Когда безмолвие и озарение всецелы, Убийство и рожденье — выбор мой. Вот, наконец, из врат выходим мы. Созрел тот плод, висящий на ветвях. Только безмолвие — учений выше всех. Лишь озарение — универсальный отклик. Лишен усилий отклик этот. Ученье слуху недоступно. Все веши те, что есть на свете. Свет испускают и 6 Дхарме говорят. Они между собою речь заводят, И на взаимные вопросы отвечают. Ответами встречая все вопросы, Они гармонии подвластны полной. Когда покоя в озаренье нет, Становятся различия видны. Ответами вопросы порождая, Они гармонию нарушить могут. Когда в безмолвии исчезнет озаренье, Все побуждения бесплодны и вторичны. Когда всецело Озаренье, что Безмолвно, То лотос расцветет, а спящий сон отринет. Сто рек впадают в океан, Великий пик — средь тысяч гор один. Как гусь, что молоко воде предпочитает, Как пчелка, что пыльцу несет усердно, Когда всецело Озаренье, что Безмолвно, Я изначальную традицию своей исполнил школы. Безмолвным Озарением зовется этот метод. Он от глубин до высоты простерт. Не клевещи на небо, наблюдая за ним через отверстие в тростинке. Для тех, кто знанием еще не обладает, я ключ даю к дальнейшему пути. Шэн-янь. Поэзия просветления. Поэмы древних чаньских мастеров Дайсэцу Тайтаро Судзуки. Основы дзэн-буддизма